Живите здесь, на том свете не дадут.
Наш старый домашний хвостатый еврей научился принимать позу Кота из Шрека: встает передними лапами на стул, смотрит на меня, распушив свои белые усы, и молчит. Но вот взгляд ему не дается. Нет умильности. Отсутствует как явление. В глазах укоризна и печаль. И еще призыв. Туда, к нему, к холодильнику... Прием срабатывает всегда - я встаю и достаю ему вкусняшку. За старание.
А еще он взбирается на подоконник и начинает хныкать как Паниковский из Золотого теленка: "а-а-а, я старый, меня девушки не любят... откройте мне окно, я не могу залезть на форточку...". Приходится подсаживать за мохнатую попу. Ибо окна зимой открывать - моветон.
Обратно он приходит как снежный барс припорошенный слегонца инеем. И опять плачется, что погода - говно, лапы мерзнут, хвост отваливается. Что хозяйка я никудышная, а он - страдалец - терпит меня неизвестно за что. Потом идет проверять миски на предмет еды. Долго и укоризненно хрустит в своем углу сухим кормом. А после трапезы, не умываясь, ложится на краешке дивана, лишенец эдакий. Сирота казанская.
А еще он взбирается на подоконник и начинает хныкать как Паниковский из Золотого теленка: "а-а-а, я старый, меня девушки не любят... откройте мне окно, я не могу залезть на форточку...". Приходится подсаживать за мохнатую попу. Ибо окна зимой открывать - моветон.
Обратно он приходит как снежный барс припорошенный слегонца инеем. И опять плачется, что погода - говно, лапы мерзнут, хвост отваливается. Что хозяйка я никудышная, а он - страдалец - терпит меня неизвестно за что. Потом идет проверять миски на предмет еды. Долго и укоризненно хрустит в своем углу сухим кормом. А после трапезы, не умываясь, ложится на краешке дивана, лишенец эдакий. Сирота казанская.